… Все мы разные. Надеющиеся, злобные, воюющие и верующие. Живём, прозябаем, теряем и находим. Живые лоскутки прошлой истории, мечтающие о хорошей жизни, оторванные от духовности. Кто-то пляшет на костях, а кто-то скорбит, произнося слова чудные. Дивный народ, слеплённый из разного, чаще стихийного, реже прочного. Какие нужны человеческие законы, чтобы изменить суть происходящих процессов? Так, чтобы переплавить тоску на новые взаимоотношения, на то, чтобы выражение лиц стало иным. Чтобы аромат взаимопонимания снова накрывал с головой, а ущербность бытия и паскудство души забыли навсегда. Как же было хорошо раньше. Тогда и верилось, и дышалось иначе, а слова «наши», понимали одновременно слаженно, без сопровождающих эпитетов. Жили не как безродные, а сообща, одной дружной семьёй, полагая, что брат не предаст. Но когда оторвались друг от друга, метнулись в пустоту, обратились в добровольное изгнание, вот тогда-то всё случилось. Ослепли, оглохли, но кара ли это?
Любое логическое объяснение всегда продолжение абсурдного. Сколько не рассуждай о проблемах, их не станет меньше, не наполнится силой логика, не иссякнет непроницаемая иррациональность. Вот стоят двое, стирают со щёк слёзы, признают, что виновны оба. Прощание и расставания больно ранят. Куда пойти, на что надеяться? — На Бога? Но если нет Бога в сердце, то не найти, нет Его нигде. Сколько не принимай на себя обязательств, сколько не взывай, не отзовётся небо. Сердце зябнет, забывает первый поцелуй, чувства гаснут навсегда. Сколько не создавай психологических сцен, сколько не рисуй, не получится ничего путного кроме самоотрицания и самобичевания. Сколько не листай романы, не совладать с замученной совестью, с поруганной честью, бескрылой надеждой.
Страх и ужас, что торит свой путь к нам, рядом, не за крепкой стеной, не за семью печатями, а в сознании. Человек не может иметь право выбора, его судьба имеет чёткие очертания позволенного свыше. Человеческое существование предопределено наказанием, но за что кара? За какие грехи? Религия утверждает: через разлуку и лишения мы сможем обрести заветный рай, увидеть подлинное и справедливое, но кто даст гарантию? Кто позволит? В противовес долгожданной обители света существует неистовое царство безумия свободы. Оно рядом, нет нужды ждать, только оглянись, взгляни, отбрось сомнения…Забудь родной язык, семью, родину… Вакханалия дня сегодняшнего порождает ещё одно: мысль, что в безумии наша надежда. Отступает религия, забываются обычаи предков, зарастает родник жизни. Постоянный принцип принуждения к несвободе порождает безумие мысли, а разнообразие религий только поощряет буйство рассудка. Но есть и своя музыка неистовой веры, свой идеал, первичный с явным признаком здравого смысла. Смысл не терпит избыточности, не приемлет категоричности, но, в сущности, он верен только понимающим. Чем строже законы, чем трагичней судьба, тем больше понимания, тем чаще озарение. Кто пережил падение — тот поймёт, кто на краю пропасти — тот постигнет. Трудно дотянуться к сознанию, еще труднее постичь предназначение. Зло и добро видоизменяются, противореча, побеждая и отступая. Можно быть добрым, можно быть злым, но указаний на явственность последовательности в этой цепочки нет.
Что нужно человеку? Слабому, ничтожному, в наручниках несвободы, но одержимому своей мечтой. Преступления всегда постоянны. Убив одного, непременно убьём и второго, да и чему удивляться. Человек слаб, и эта слабость отягощена рассудком никому не поднадзорному. На первый взгляд может показаться, что полный отказ от преступлений способен изменить человека, но борьба только разгорается. Наверное, дело не в том, как избежать наказания судьбы, а в том, какую идею преследует рассудок. Чем сильнее бунт, тем труднее душе, всё больше страданий. Душа пытается увидеть, что же мучает рассудок, а, увидев, понимает тщетность жизни. Она видит человека погибающего в муках, ожесточенного, презираемого. Дух увядает, совесть умирает и это первая часть грядущего. Состояние безрассудства, соблазн сгореть и снова воскреснуть.

…