Ну вот, уже видны какие-то станционные постройки. Обрадовавшись, что так быстро дошла, Саша направилась к тому строению, которое больше всего походило на вокзальное здание, за которым была видна площадь. Саша увидела на ней несколько всадников весьма живописного залихватского вида. Куда же ей обратиться? Она остановилась, размышляя. Ничего не говорило о том, что люди на станции были обеспокоены чрезвычайным железнодорожным происшествием. Но ведь происшествие-то было! Саша — свидетель.

Пока она размышляла, из боковой двери вокзала вышли двое мужчин. Сначала они о чем-то спорили и договаривались, а потом остались на месте, поджидая подходившую к ним Сашу. Один, постарше, был в старой полинявшей гимнастерке, а другой в кожаной куртке и кожаной же фуражке. На его плече на ремне висела винтовка. Может, здесь кино снимают?

— Здравствуйте, — обратилась к ним Саша. — Не подскажете ли вы мне, где здесь почта или телеграф?
Помолчав некоторое время, в течение которого Сашин оптимистический настрой начал понижаться, один из двоих,тот, что был в кожаной куртке, спросил:
— А зачем вам почта?
— Хотелось бы отправить телеграмму, с вашего разрешения.
— Куда?
Приплыли! Нужно постараться говорить с ними вежливо. Может, это местные бандиты?
— Телеграмму? Домой маме.
— Домой это куда?
— В Петербург.
— А сами вы, барышня, откуда двигаетесь?
— Я отстала от поезда.
— От какого поезда?
— От Симферопольского.

Мужчины переглянулись. Тот, что пока молчал, почесал толстый живот под рубашкой, усмехнулся:
— И где же вы от него отстали? Или вы от Симферополя так по рельсам и топаете?
Кожаный засмеялся: — Тут поезда не часто ходят. А документики у вас какие имеются?
— Мои документы остались в поезде. А какое вам, собственно, дело до моих документов?

Кожаный опять засмеялся: — Это раньше нам не было дела до ваших документов, а теперь, барышня, мы тут всё решаем.
— Решаете? Прекрасно, вот и покажите, где почта.
— Зачем же показывать, мы вас прямо проводим.
Второй, в рубашке, взял Сашу за руку повыше локтя и указал на здание вокзала.
— Проводим, проводим!
— Господи, может, хоть там будут нормальные люди, — подумала Саша.

Из здания вокзала тем временем вышла еще одна живописная группа и остановилась около пыльных акаций, растущих вдоль полотна. Две молодые девушки в длинных юбках, у обеих головы повязаны красными платками. Вместе с ними вышел пожилой железнодорожник. Они с интересом разглядывали Сашу. Когда подошли поближе, Саша видела, что костюм железнодорожника какой-то странный, не сегодняшний. Точно, кино снимают! А эти двое просто решили приколоться. Тоже мне, Красная гвардия!

Поперек вокзального фасада как раз сейчас натягивали транспарант с революционным призывом к борьбе с кем-то. С кем именно Саша не поняла, эта часть лозунга еще не была закреплена. Приободрившаяся Саша была приведена, несмотря на её протесты в какое-то помещение в здании вокзала. И тут кривая её оптимизма резко пошла вниз.
Ей устроили настоящий допрос.
— Ваши документы!

Люди, находившиеся в дежурном помещении, были настроены очень серьёзно. Они с недоумением рассматривали Сашину одежду, черные шелковые брюки, пушистый свитер, шубку. Одна из тех девушек с красным платком на голове хихикала, отворачиваясь, как от чего-то неприличного, глядя на ее брюки. Сашины попытки перевести разговор в дружескую беседу, пошутили, мол, ребята, и будет, я в кино не снимаюсь, не принесли ожидаемого результата. Более того, Саша не была уверена, что они поняли её упоминание про кино. И еще, она чувствовала, что безмерно раздражает их.

Командовал парадом суровый человек с седыми висками. Он вывернул на стол Сашину сумку и разворотил её вещи.
Она начала понимать, что это не бред, что это всё серьёзно.
Он посмел трогать её бельё. Двумя пальцами приподнял лифчик за лямочку. Можно сказать, что равнодушно, без зла.
А вот флакончик с туалетной водой был с негодованием отодвинут на край стола, почти отброшен.

— Вот, товарищи, — обратился он к присутствующим в этом помещении, — дамочка отстала от поезда. Интересно, какого? Происхождение явно буржуазное. Что будем делать?
— Оставьте меня в покое! Верните мои вещи и прекратите этот идиотский спектакль!
— Нет, барышня, нет никакого спектакля. Мы спектаклями не балуемся. А вот вам, похоже,спектакли не в диковинку.
— Я требую, чтобы меня немедленно отпустили!
— Требовать будете у Временного правительства, правда, мы его в прошлом году того, разжаловали.
— Есть здесь, наконец, милиция?
— А как же! Есть, есть. Мы сейчас прямо туда и направимся.

Единственным документом, найденным в ее вещах, оказался вложенный в библиотечную книгу членский билет «Alliance Francaise».
— Ну, вот и документик нашелся! Иностранный. Васильев, вызови сопровождающего и отправьте-ка мадмуазель в ЧК!

Саша потрогала рукой свой лоб. Холодный. Надо разобраться… Это красные? Это 1918 год?
Недоумение, ошеломление. Ощущение нелепости, только что разбитой чашки. Вот она была, и нет…

/…/

Арестована? Её вывели из здания вокзала на площадь. Два красногвардейца, будем называть их так, ведут ее под винтовкой, раздраженно поторапливая. Маленький городок. Пыльные улицы, вдоль заборов кусты акации, чуть подальше за акацией на правой стороне улицы два огромных дерева. Саша знала, это софора. Господи, какие глупости всплывают в памяти в сложной ситуации!

Саша с сумкой на плече идет через площадь и еще несколько улиц. Она впереди, за ней красноармеец с винтовкой. Судя по взглядам, которые на неё бросают встречные женщины, её брюки вызывают, хорошо, если веселье, а не негодование. Улицы городка. Саша понимает, что произошло что-то невероятное. В конце ХХ века даже самые захолустные городки так не выглядят. Ни вокзальная площадь, ни улицы не были вымощены даже камнем, не говоря уж об асфальте. Кое-где акации вдоль заборов, заросшая вьюнком арочка над калиткой, яблони (кажется) за заборами. Домики. Люди. Несколько мальчишек, увязавшихся за ними, показывали на Сашу пальцем и кричали: — Гля, баба в портках! — Спасибо, хоть камнями не кидали! Впрочем, может быть, их удерживал от этого солдат с винтовкой?

Их прогулка закончилась у одного из домов на центральной, судя по архитектуре, площади. Здесь стояли высокие по здешним меркам дома в два-три этажа. К одному из них ее и привели. Дом выходил фасадами сразу на две стороны — на площадь и на боковую улочку. Похоже, что пару лет назад здесь проживала успешная купеческая, может, даже многочисленная семья. У входа солдат, в руках винтовка с примкнутым штыком. Саша все внимательно оглядывала. Конвоир отчитался перед дежурным начальником, арестованная, мол, доставлена, и всё такое.

Сашины слова и призывы к здравому смыслу не принесли никаких результатов. Её подруга Аня в таком случае уже давно грозила бы дядей-министром. Дежурный, или кто он там, вытряхнул на свой стол содержимое ее сумки. Опять! (Этого идиота тоже позабавил ее кружевной лифчик.) Бутылку бренди он, по всей вероятности, оставит себе. В этом Саша почти не сомневалась. От ощущения маразма всего происходящего у нее кружилась голова и шумело в ушах. Кончилась эта беседа тем, что «до выяснения всех обстоятельств» ее заперли в подвале. Сумка с вещами осталась у дежурного.

/…/

Дверь с лязгом закрылась за ее спиной. Сначала глазам, непривыкшим к слабому свету, показалось, что в подвале полная темнота. Саша в ужасе стояла там, где ее оставил конвоир. Спасибо еще, что в спину не толкнул, как показывают в кино! Саша повернулась к двери и застучала по ней кулаком.
— Откройте немедленно, черт возьми!
— Не стучите, они не откроют, — раздался голос откуда-то сбоку, — идите сюда ко мне. Здесь на ящике можно посидеть.
Саша двинулась на голос, споткнулась, чуть не упала. Кто-то взял ее за руку. Она поблагодарила и села. Глаза постепенно привыкли к темноте. Саша осмотрелась. Рядом с ней сидела женщина, а напротив, на длинных ящиках еще две. Одна из них, помоложе, спросила:
— Тебя сюда за что?
— Ни за что, — ответила Саша, сознавая анекдотическую бессмысленность своего ответа.
— Ты откуда такая?
— Из Петербурга.
— А сюда-то как попала? — засмеялась вторая, молчавшая до сих пор.
— От поезда отстала.
— От какого поезда? — снова засмеялась вторая, — Это ты им сказала? Вот сюда и посадили!
— Оставьте барышню в покое. Пить хотите? — вмешалась та, которая позвала Сашу сесть на ящик рядом с ней.
— Да ладно, матушка, мы не со зла. Мы тут все «ни за что» посажены. Мы вот с Анной на базар сало привезли. Говорят: нельзя! Спекуляция! Прямо с базара сюда и привели. А у неё, — она кивнула на соседку, — может, семеро по лавкам! Чем кормить? Мужики наши с войны не вернулись. Ну, а матушка понятно, почему здесь оказалась!
— Э-э?.. — вопросительно протянула Саша.
— Так попадья она! А эти теперь говорят: опиум для народа.

Саша повернулась и посмотрела на ту женщину, которую назвали попадьёй. Она протягивала ей кружку с водой.
— А что, барышня, одеть вам больше нечего? Или вы из Петербурга так и ехали? Вещи-то были с собой какие?
— Была сумка дорожная, но они у себя ее оставили. Дорогие, может, вы мне объясните, что здесь происходит?
— Вся власть Советам у нас происходит, — отвечала та, бойкая и говорливая.
— Давай-ка от греха ты мою юбку наденешь. Я себе на базаре юбку купила, так ты надень ее пока. А то эти привяжутся, с голой задницей ходишь…
— А зачем вы сюда приехали, барышня?
— Да что вы всё, барышня, да барышня! Меня Александрой зовут.
— Очень приятно, — попадья грустно улыбнулась, — лучше бы, конечно, в другом месте знакомиться. Полина я.
Две неудавшиеся торговки тоже назвали свои имена. Анна, та, что побойчее, и Анастасия.
— Так ты зачем приехала-то, Александра? Как тебя по батюшке-то?
— Федоровна.
— О! Как царица! -снова засмеялась Анна. — Вот эти взъярятся-то! Ты, как спрашивать начнут, на отчество не напирай. Девка ты молодая, да красивая… не ровён час… порешат.
— Да что у вас тут происходит?
— Ты что, с Луны свалилась? То, что везде происходит. Революция у нас.
— Какая революция? -прошептала Саша. Разум отказывался признавать то, что давно чувствовало сердце.
— Обыкновенная революция, — взялась объяснять попадья, — а впрочем, я не знаю, какие они бывают. У вас, в Петербурге, сперва царя скинули. Потом было Временное правительство, только времени ему мало дали. У нас долго ничего не менялось, потом собрались отряды эти революционные, чтоб их! Церковь закрыли сразу. Взорвать даже хотели. Начальник у них слесарем был в депо. Отчаянный такой! Теперь детей крестить не дает, арестом грозит. К батюшке детей тайком носят. И не венчается никто.
— Так ты чего приехала-то, Александра Федоровна? — опять вмешалась Анна.
— Я ехала с женихом (господи, прости мне эту ложь!) знакомиться с его родителями.

Пока они втроем вели эти разговоры, Анастасия молча развязала свой мешок, достала половину круглого хлеба, завернутую в полотенце, и отломила от нее четыре куска. Протянула каждой по куску. Они продолжали разговаривать. Саша отщипывала от своей части по кусочку и отвечала на вопросы своих сестер по несчастью, все больше беспокоясь о том, что же она будет рассказывать, когда встретится с этим «начальником из депо».

/…/

А утром ее повели, господи, неужели на допрос? По дороге конвоир, мужичок средних лет, уважительно назвал ее на Вы и барышней. Саша хотела спросить у него что-нибудь, но не успела, они оказались перед высокой дверью, перед которой тоже стоял часовой. Конвоир отчитался и исчез, а Сашу ввели в большую комнату. Поперек задней стенки, совершенно как в театре, висел очередной увиденный здесь лозунг. Его текст был хорошо знаком Саше: «Мы на горе всем буржуям…», ну дальше вы знаете. В углу стоял огромный железный ящик-сейф. Для партийных документов, надо думать.

Спиной к этим признакам власти и лицом к вошедшей Саше за огромным письменным столом сидел человек лет тридцати пяти.