Из Оренбурга ехали на поезде. Это было недолго, но канительно и неудобно. Ехать-то было всего ничего, двести километров, но Мишка умудрился простудиться. При его-то здоровье (тьфу-тьфу!), да в середине лета! Температура 39… Хорошо ещё, что Лидия ехала не одна, т.е. не вдвоем с ребенком, а с группой коллег. Все с семьями, с вещами. Их почти всем отделом перевели па другой завод. На вокзале у поезда их встретил представитель завкома, а на площади перед вокзалом их ждали две машины, грузовик для вещей и старенький автобус для сотрудников и членов их семей.

Поселили их всех вместе в большом деревянном доме практически на окраине города. Это был район частных домов с маленькими палисадничками, небольшими садиками, огородами. До завода, понятное дело, нужно было добираться пешком. Спасибо, что недалеко!

В другое время Лидия назвала бы такой дом бараком, но во время войны не приходится выбирать. Дом был построен углом, в виде буквы «Г». Два этажа. На крыше трубы. Два входа: посередине вертикальной и горизонтальной частей буквы «Г». Потом выяснилось, что есть ещё один вход с внутреннего угла дома, со двора, где рубили дрова, сушили белье, куда выходили покурить или поиграть в домино старики, их было всего трое на весь дом, или редкие отпускники с фронта. Сюда же выпускали поиграть маленьких детей.

Лидии досталась небольшая, метров пятнадцать, комната во втором этаже в самом конце коридора. В комнате стояли две кровати, шкаф, стол со стульями и тумбочка. А в углу, отсекая от комнаты немаленький треугольник площади, располагался камин. Не совсем настоящий камин, но устройство, очень на него похожее. И это было не просто печное устройство, а устройство, выложенное изразцами. Похоже, один из прошлых хозяев этой комнаты сложил его сам, потому что в остальных помещениях дома были простые цилиндрические печки из гофрированного металла, а у кого-то что-то вроде буржуйки. На первом и втором этажах дома было по кухне.

Лидия вскипятила воды в чайнике, напоила сына чаем и уложила его спать. Он моментально заснул, пробормотал что-то во сне и проснулся только на следующий день. Забавно, но все признаки простуды полностью исчезли.

Следующие дни были заняты устройством на работе, оформлением документов, получением продовольственных карточек. Создание уюта в доме было в этом списке на последнем месте. Но Лидия могла быть немного спокойнее, чем просто одинокая женщина с ребенком, мать-одиночка, между прочим. Её Мишка был настоящим сокровищем. В свои двенадцать лет он был совершенно самостоятельным мужчиной. Его можно было отправить в любой магазин, в аптеку. За два года жизни в эвакуации он научился работать в огороде, копать картошку, кое-что сварить на кухне, мог постирать, мог вымыть пол. И, между прочим, ни разу не потерял ни деньги, ни карточки.

Не стану повторять, что в войну было тяжело с продуктами. Местные жители, особенно окраинных районов почти все имели огороды, которые кормили их семьи. Конечно, что-то можно было купить в магазинах, но это было редко и дорого. Местные продавали овощи со своих огородов, но тоже дорого. Вскоре к вновь прибывшим сотрудникам явилась комиссия, говорили, что районная, и один человек из завкома, собрали всех в кухне первого этажа, сообщили, что им выделили участки земли под огороды.

У Лидии никогда в жизни не было огорода, и вот, пожалуйста! Была, конечно, закуплена рассада и какие-то семена, и на огороде посеяны лук, морковь, репа. Старшим по огороду стал, естественно, Мишка. Ничего более серьезного в это лето уже не вырастет, так им объяснили. А вот на будущий год нужно обязательно посадить картошку…

Лидия как лучшая чертежница КБ сразу же была загружена работой. Конечно, рабочий день длился долго, домой она приходила поздно и уставшая, но дома её ждал Мишка и горячий чайник. И когда она, напившись чаю, садилась на Мишкину кроаать, он пристраивался ей под руку, и они, иногда даже не зажигая света, сидели, обнявшись, и говорили, говорили… Потом Мишка засыпал, а она готовила что-нибудь на завтрашний день или тихонечко шила, загородив от сына лампочку, или читала.

В их комнате была радиоточка. В углу у двери на маленьком кронштейне висела черная тарелка репродуктора. За несколько минут до шести утра включался метроном. Радио начинало тикать. Лидия просыпалась и, наскоро проглотив что-нибудь на завтрак, торопилась на работу. На заводе была столовая для сотрудников, серьёзная помощь людям, помогающим фронту и страдающим от войны. Лидии сказали, что со следующего месяца в эту столовую можно будет ходить и Мишке.

Иногда по вечерам они с Мишкой слушали по радио концерт по заявкам фронтовиков или спектакль. Это называлось «театр у микрофона». Здесь же по радио они услышали о грандиозном танковом сражении в степи под Курском, о том, которое после будет названо Курской битвой. В те далекие годы население страны было не слишком информировано о неудачах на фронте, а вот по поводу побед, даже самых маленьких, в доме, в котором они жили, на заводе и, конечно, в городе и во всей стране было такое народное ликование, словно все плохое уже осталось позади. Словно позади уже была вся большая и жестокая война, и вот-вот вернутся домой все те, кого эта война вырвала из привычной жизни и из семьи.

Лидия радовалась вместе со всеми. Но, в отличие от многих других, она никого не ждала с фронта. К ней никто не должен был вернуться. Их было только двое на всем белом свете: она и Мишка.

Лидия никогда не была замужем. В 1930 году, когда она училась в институте, у нее случилась большая любовь со старшекурсником. Он знал, что Лидия ждет ребенка, уехал на практику на полгода, а когда вернулся, был уже совсем другим человеком. Ни она, ни ребенок, родившийся без него, его не интересовали. Как он сказал Лидии, «его сердце билось теперь для другой женщины». Лидия прервала обучение в институте, отложила до лучших времен, и через пару месяцев, оставляя малыша со своей матерью, поступила чертежницей в КБ огромного машиностроительного завода. Очень скоро она стала лучшей чертежницей КБ, получала всяческие премии и благодарности. Мишка рос крепким, здоровым и умным.

И тут подло, исподтишка, началась война.

Ленинград начали обстреливать. Родители погибли во сремя бомбежки. Лидия с сыном оказались на Урале, куда был эвакуирован, насколько это было возможно, завод. И вот теперь она переехала на новое место работы.

Репродуктор висел не только в ее комнате, но и в кухне их дома. Там, около своей керосинки, Лидия услышала по радио об освобождении от немцев городов Орёл и Белгород. Сообщения эти были непривычны и необычны, потому что в честь этой победы был произведен первый салют. И салют они всем домом тоже прослушали по радио.

Кухня в их доме была чем-то вроде кают-компании на корабле. Там вслух читали письма с фронта, обменивались новостями, пересказывали сплетни, воспитывали детей. Пожилая дама, мать одной из коллег Лидии, вязала, сидя на кухне. В их сообществе были две пожилые женщины, они были умны и доброжелательны. Они помогали не только своим дочерям или невесткам, а всем работающим женщинам. С ними можно было оставить ребенка, или присмотреть за закипающим супом, или снять сохнущее белье, если начнется дождь.

Кроме заводских в этом большом доме жили также три семьи, эвакуированные из Ленинграда. Они приехали сюда в сорок втором году после первой блокадной зимы. Одна пожилая женщина приехала с восьмилетней внучкой. Она рассказывала, что когда её внучка пришла в школу, то директор школы собрала детей и учителей и стала расспрашивать маленькую ленинградку о том, что происходило в ту первую блокадную зиму в городе и в семье девочки. Девочка была ещё слишком мала, чтобы рассказать об этом так, как следовало бы, тогда директор стала задавать вопросы, и малышка отвечала. Директор обняла девочку и вдруг заплакала. Ленинградцев уважали.

Лидия ежедневно проводила много часов в КБ, стоя за кульманом или сидя за столом со справочником или с чертежами. Она была лучшей чертежницей везде, где работала. Говорили, что у нее легкая рука. Она выполняла чертежи не только быстро и безупречно, но и изящно, если только возможно такое сравнение. А уж то, что она сама была необыкновенно изящна, понял бы даже слепой. У нее были длинные густые волосы, которые она заплетала в красивую косу или завязывала в узел. Волосы были необыкновенного цвета. Несомненно черные, они отливали то пепельным, то перламутровым оттенком. Глаза тоже, разумеется, были черными. Но она совсем не выглядела какой-нибудь смуглой Эсмеральдой. Более того, у нее была довольно светлая кожа.

Итак, жизнь была распределена на часы работы, недолгий сон и общение с сыном. Этим общением Лидия очень дорожила. Ежевечерние разговоры с Мишкой они называли «наши университеты». Где бы они ни жили, Лидия сразу же записывала сына в библиотеку. Читал он необыкновенно много, учился всегда прекрасно. Мальчик он был большой и крепенький, весь в папу, не к ночи будь помянут. А ещё Мишка занимался спортом. Кажется, всеми видами сразу.

Приближался сентябрь. Мишку нужно было отдавать в школу. Лидия записалм его в седьмой класс. Кроме Мишки в их доме были еще два мальчика, которые будут учиться в той же школе. Одного из них, маленького, Мишка уже давно взял под свою опеку. Лидия совсем не боялась этого нового года и новой школы. Если бы она знала, как ошибалась!

С первого же учебного дня у сына появились проблемы. Чистенький, аккуратно одетый новенький, да еще и отличник, оказался вовсе не тютей, как кое-кому хотелось бы. Оказывается, он мог прекрасно постоять за себя, что и продемонстрировал желающим проверить его на первой же неделе учебного года. А кроме неприятия новенького, кстати, детишки могли бы обойтись без этого греха, класс-то был сборный, было много эвакуированных, возникла ещё одна проблема.

Когда Мишка родился, и стало ясно, что отца у него не будет, Лидия при регистрации записала его на свою фамилию и дала ему отчество по своему отцу. И стал он Михаилом Игоревичем Смирновым. А в новом классе уже бвл мальчик по фамилии Смирнов. И не просто Смирнов, а тоже Игоревич. Тёзки во всем, кроме имени, Михаил и Дмитрий Игоревичи Смирновы, родившиеся 15 января 1930 года (позже выяснилось, что в одном и том же роддоме), оказались в одном и том же седьмом классе. Более того, они были одного роста, а светлые волосы у обоих были подстрижены ёжиком.