Два крыла Петра Первого

Вступление Любезный читатель, лет сорок тому, мне попалась одна антикварная книга без титула и года издательства о российских царях. Была там и глава о Петре  Первом.  Портрет российского императора, изображенный неизвестным мне автором,  совсем не похож на образ Великого Петра из российских учебников истории . Учитывая  интерес к данному персонажу и редкость издания, привожу главу о Петре  для  благосклонного читателя в сокращенном варианте.

юность 

Крайне характерно, например, что Пётр Великий, как это с несомненностью устанавливают бесспорные документы, был трусом. Доказательств резко выраженной трусости Петра воистину не оберешься. Уже накануне того дня, когда семнадцатилетний Пётр впервые заявил себя царем в “историческую ночь ‘’ с 7-го на 8-ое августа1689 года, когда перебежчики из Кремля явились к Петру с сообщением, что его сестра Софья злоумышляет против него , что она хочет навсегда сохранить в своих руках власть и собирается объявить себя полноправной царицей, — Пётр ведёт себя панически. Для испуга и растерянности нет и малейших оснований но Пётр, выслушав сообщение, стремглав  соскакивает с постели, в одном белье бежит в конюшню, вскакивает на лошадь и удирает.

Впоследствии он направится в Троицкий монастырь, но теперь, в эти часы бегства, у него  никакой цели, никаких мыслей, кроме одной: бежать, бежать во что бы то ни стало всё равно куда.

Несколько конюхов догоняют его, приносят ему одежду. Целый ряд приближенных разыскивает его, чтобы успокоить, убедить его, что ничего страшного и в помине нет, но отыскать смертельно перепуганного Петра невозможно. Он всю ночь скрывается в чаще леса и только утром решается выбраться из гущи и направиться к Троице. Он весь дёргается, на нём лица нет. Ему предлагают лечь отдохнуть, но и отдыхать, оказывается, он неспособен. Он беспрерывно плачет. Горько причитает, стонет и жалостно молит о помощи своего друга архимандрита Викентия.

В чём причина этой странной паники? Настоящей причины, оказывается, и вправду, в помине небыло. Пётр уверяет, что царевна Софья хочет его гибели, что она, будто бы, собирает войско, чтобы напасть на Преображенское и убить Петра, что его жизнь в опасности, но все эти жалобы и стоны остаются без доказательств. “Он слышал”, “он думал’’, ‘’ему говорили’’… Историк  Н. Устрялов, особенно подробно исследовавший этот период, категорически доказывает, что все эти страхи не только не имели, но и не могли иметь никаких оснований. Софья чудесно знала, что Преображенское очень хорошо охраняется, что потешные полки Петра находятся на военном положении. Вся политика Софьи в этот период была совершенно противоположна активным выступлениям. Она отчасти боялась, а ещё более, делала вид, что боится нападения со стороны Петра. Её политика была именно в том, чтобы показывать , что она боится, что ‘’её обижают’’. Она делала всё, чтобы возбудить симпатию и жалость стрельцов и возбудить в них желание защитить её.

Полная безопасность в этот период,  впавшего в панику Петра доказывается уже тем,  что Софья даже не знала о страхах Петра и о его побеге. Пребывание Петра в Троице явилось для неё совершенной неожиданностью.

Но успокоить Петра не удаётся. Дрожащий, трепещущий, он горько, навзрыд, плачет в келье Викентия. Но и после того, как припадок, наконец, миновал, и архимандриту Викентию  “твёрдыми и ласковыми словами ” удалось, как будто, успокоить испуганного и слезливого  царственного отрока,- Пётр проявляет прежнюю трусость. Целый ряд преверженцев уже явился к нему. Борис Голицын и Бутурлин сообщают ему, что ими уже давно приняты все меры для той борьбы с Софьей, какая теперь предстоит, что они предвидели это столкновение, что силы велики, и победа обеспечена. Всё растёт количество перебежчиков. Софья в одиночестве. Софья бессильна. Но Пётр и теперь оказывается неспособным давать какие бы то ни было распоряжения, проявить хоть малейшую инициативу. –Нет, нет, вы уж сами как- нибудь. Я не могу. Я боюсь!

 в расцвете сил 

Быть может, этот болезненный припадок трусости является единичным или исключительным в жизни Петра? Увы, нет! Через 11 лет после Троицы в 1700 году, под стенами Нарвы, когда Петру уже 29 лет, когда он в полном расцвете сил и энергии – пред нами развертывается вся та же картина совершенно исключительной трусости. Идучи на рати, Петр весел. Собирался он в поход как на праздник, веселился, шутил и был уверен в победе. Но, когда под стенами Нарвы, он узнал о приближении шведского короля, он сразу же струсил и стал вести себя, как  напроказничавший мальчишка, которому погрозили розгой. В полном отчаянии, он даже не пытается скрывать  охватившей его паники.

- это не солдат!- презрительно говорит о нём саксонский генерал Халлер, увидя его “удрученным и чуть не полоумным, ” горько жалующимся и пьющим стаканами водку, “чтобы успокоится ”.

Водка, однако, не помогает. Пётр не в силах придти в себя. Он покидает войско и в панике удирает, куда глаза глядят. Командование над войсками он передаёт кому попало, и к удивлению всех, главная роль отдана неведомому, не опытному, только что ещё принятому на службу офицеру Декруа.

Паника Петра сказывается в каждом его  шаге: он забывает пометить числом свои распоряжения, забывает приложить к приказу печать. – Бежать, бежать, во что бы то ни стало!

Те бессвязные слова, какие он говорит на прощание, в качестве инструкций, перед своим побегом, по свидетельству очевидцев,  “свидетельствуют столько же о растерянности, сколько о невежестве”.

Слезливость Петра и здесь не меньше его робости. Пётр бежит, заливаясь слезами. Ни о каком  преследовании его нет и речи, но Пётр переодевается в крестьянский костюм, по- ребячески мажет себе лицо грязью, ходит сгорбившись, чтобы скрыть свой рост, и это состояние растерянности и трусости длится, оказывается, долгое время.

Узнав о поражении, какое, как и следовало ожидать, понесли брошенные им под Нарвой войска, — он не только “проливает потоки слёз”, но ещё и “проявляет такое уныние, что никто не решается при нём и напомнить о войне”. – Какие угодно условия мира, самые унизительные, только бы мир! =таковы оказываются в те времена его мечты, по согласным и единодушным отзывам современников.

уже не мальчик, но муж

Пример с Нарвой также не исключителен. Ещё хуже и растеряннее поведение этого могучего человека и прославленного героя у Прута в 1711-м году. Пётр – уже далеко не мальчик. Ему – почти 40 лет. Но трусливость его слезливость проявляются здесь ещё в более сильной степени, чем раньше. Уже и покидая Петербург, в апреле 1711 года, он заботится только об обеспечении Екатерины и её детей. Думать о государстве он теперь не может. В ответ на запросы Апраксина, требовавшего приказаний, Петр в своём письме от 24-го апреля 1711 года отвечает, что он “больной”, что он “в отчаянии”, что “никаких распоряжений” он давать не может, тем не менее, в поход выступает торжественно с обычными бубнами и литаврами.

Пётр прибыл в Яссы с 45-тысячной армией и громаднейшим обозом. С ним, кроме Екатерины, целый ряд утешных женщин. Даже офицеры того времени везли с собой на походе жен и детей. В военном лагере  устраивались пышные пиры, ничем не отличавшиеся от всешутейших оргий мирного времени. Жили, как и  всегда, весело, но результаты получились на этот раз вовсе невесёлые.

Господарь молдавский Кантемир принял было Петра с большой радостью, но кормить армию ему оказалось нечем. Запасов никаких не имеется. Армия голодает. Подвоз невозможен, ибо татары, появившись с севера, отрезали тыл.

Положение со дня на день становится всё трагичней и, наконец, 7-го июля вечером армия Петра сжата в тесном кольце турок, захвативших оба берега реки. Силы турок в пять раз больше, чем у русских. У турок огромный перевес в артиллерии. Поход был предпринят явно по- мальчишески. Но ещё более по -мальчишески пытается Пётр ликвидировать эту авантюру.

Первая мысль, которая овладевает Петром в это время,- это желание удрать в одиночку, покинув всю армию с военачальниками на произвол судьбы. Он обращается к казаку Ивану Некульжу, с своеобразной мольбой увести его из этого места, скрыть его, спрятать и спасти его и Екатерину.

Когда попытка бегства оказалась неисполнимой, Пётр заперся у себя в палатке, и махнул на всё рукой. Он совершенно упал духом и оказался не в состоянии, “не только давать какие то бы ни было приказания, но даже и выслушивать советы”. Заботу о спасении, думу о том, что делать, приходится целиком взять на себя Екатерине.

Дело, как известно, благодаря случайности, удалось спасти. Петра выручила жена. Великий визирь так обрадовался полученной от Шафирова взятке в 200 тысяч рублей и бриллиантовому перстню, который передала ему Екатерина, что согласился  отпустить на свободу исключительно крупную рыбу, попавшую- было в его невод. Любопытная деталь:

В момент паники Екатерина, расставаясь с бриллиантовым перстнем, все остальные свои драгоценности раздала гвардейским офицерам, правильно сообразив, что “в случае чего”, при захвате неприятелем царя и царицы, дело не ограничится одним бриллиантовым перстнем, и все драгоценности пропадут. Шафиров, натуральный еврей Шапиро, оказался гением в дипломатических переговорах …раздавал во все стороны бакшиш, и добился- таки того, что турки удовлетворились возвращением им всех завоеваний предшествующих войн, очищением Азова и т.п. Полномочия, какие были даны Шафирову для ведения переговоров, были несравненно больше. Пётр с радостью соглашался отдать, по свидетельству современников, “даже города, лежащие в самом центре России”. – Что хотите возьмите, отпустите только душу на покаяние!

Турки согласились отпустить эту грешную душу, махнув рукой на перетрусившего и слезливого Петра, спрятавшегося в своей палатке, и Екатерина срочно востребовала возвращения розданных офицерам бриллиантов.

трусость и предательство

Но сразу же после получения радостного известия о счастливом окончании переговоров Пётр – до чего характерно! – немедленно резко переменил тон, и сразу же взыграл духом.

Пётр с лёгкой душой отдаёт спасшего его Шафирова, вместе с Толстым и младшим Шереметьевым, в заложники туркам. – пусть посидят в Семибашенном Замке в Константинополе. Это неважно! Эти черты трусости и предательства проявлялась у Петра сплошь и рядом, и не только в военных походах. Он казнил свою сестру Софью, заточил первую жену Евдокию Лопухину в монастырь. Обезглавил своего сына Алексея, предал и легко расстался со своим старым долголетним наставником И. Мазепой.

До чего резко расходится правда жизни с официальной правдой казённых историков!

Михаил Волгин